Разделы

Страницы

Полезное

ЛЬЮИС КЭРОЛЛ

27 Ноя 2014

24 года собственной жизни проведёт с фотоаппаратом в руках и будет признан наилучшим фотографом 19 века, снимавшим малышей

Он жил как в скорлупе, не выбиваясь из заведенного порядка жизни, а совместно с тем оказался современен будущему веку. Как учёный он предвосхитил решение неких заморочек современной арифметики. Придумывал как писатель детские сказки, а они оказались предтечей самой взрослой литературы нашего времени, занятой неуввязками подсознания. Он стал одним из первых пассажиров жд транспорта в то время, когда многие о паровозах задумывались так: “Ничего, побегают, подымят и закончат!” Он же стал одним из первых фотографов. Приветствовал 1-ые фонографы. Чуть ли не первым из литераторов сел за пишущую машинку. В наши деньки он, вероятнее всего, приветствовал бы звуковую запись, трансляцию по радио и экранизацию собственных произведений.

Когда ему исполнилось 20 девять лет, он завёл журнальчик, где вёл учёт (и коротко излагал содержание) всей приходящей и исходящей корреспонденции. “Я должен писать в год около 2 000 писем”, — подсчитывал он. За 37 лет в журнальчике зафиксировано 98 921 письмо, причём последнее он выслал незадолго до погибели в 1898 году. Это был человек честный, щепетильный, привередливый и педантичный. В неиссякаемом потоке писем, в 13-ти томах дневников, которые он пунктуально вёл с 1854 года практически до самой погибели, в сумбурных вступлениях, в статьях и других литературных работах – везде он выставлял себя напоказ, и всё-таки потаенные глубины этой личности ещё только предстоит раскрыть.

Льюис Кэролл (псевдоним Чарльза Лютвиджа Доджсона) родился 27 января 1832 года в безмятежном пасторском доме. Мир сельского Чешира, где в полутора милях от деревушки Дэрсбери прямо в поле стоял пасторский дом, был нескончаемо отдалёк от всех публичных катаклизмов. Мама и отец Кэролла происходили из обеспеченной среды, были связаны далённым родством и наследовали стойкую приверженность англиканской церкви и короне. Льюис Кэролл был старшим ребёнком в семье, у него было три брата и семь сестёр. Чарльз с юношества мучился заиканием, от которого до конца собственных дней не освободился, и был глух на правое ухо. Заикались и его братья и сёстры, правда не все.

Общество сестёр и младших братьев, близость нежной матери и высокообразованного, справедливого и глубоко почетаемого Папы, чистота и защищённость этого мира – вот с каким багажом отправится Чарльз во взрослую жизнь, сменив малую скорлупу на скорлупу побольше. Всё было при нём: презентабельный вид, практически 6 футов росту, сухощавое сложение, правильные черты прекрасного полного лица. Он был постоянно чистоплотно одет, в цилиндре и, как обычно, с полным комплектом зимних и летних перчаток.

Пройдёт малость времени – и Чарльз Лютвидж Доджсон станет оксфордским педагогом арифметики в институте Крайст-Чёрч (в переводе “Дом Христа”). В этот дом он вступил девятнадцатилетним юношей, а оставил его шестидесятишестилетним старцем. 47 призрачных лет будет мириться его уклончивая, педантичная холостяцкая натура с невеселой будничностью допотопного института. Прославившийся на весь мир создатель “Алисы в стране чудес” и “Алисы в Зазеркалье” всю свою жизнь тяготел к техническим новаторствам и усовершенствованиям, любил головоломки и временами публиковал труды по арифметике. Не считая этого он достаточно приемлимо отрисовывал. Но, пожалуй, самым страстным увлечением его жизни оставалась фото. Практически четверть века (с 1856 до 1880 года) Чарльз Лютвидж Доджсон проведёт с фотоаппаратом в руках и будет признан наилучшим фотографом 19 века, снимавшим малышей.

“Камера с объективом и иным будет стоить фунтов 15, более”, — запишет он в своём дневнике в 1856 году. И позднее: “Это моя единственная забава, и, я полагаю, она заслуживает серьёзного дела”.

С мая 1856 по июль 1880 года он с таким рвением отдавался фото, что тяжело вообразить, когда он успевал прилежно исполнять преподавательские обязанности и писать книжки об Алисе, не говоря уже о неиссякаемом потоке литературных и математических публикаций. Естественность – вот черта, которую Кэролл занесёт в этот новый вид искусства. 1-ые фото он делал в Крайст-Чёрч, в собственной квартире либо в квартире декана. Время от времени снимал случайное помещение. Въехав в 1868 году в шикарные апартаменты в северо-западном углу Тома Квода, он достигнул разрешения выстроить на крыше фотостудию. Одна из его бессчетных молодых натурщиц, Эвелин Хэтч, вспоминала: “…из Тома Квода по тёмной дубовой лестнице подымалиь в студию на верхнем этаже его квартиры. Запах неких химикалий и на данный момент приводит мне на память загадочный тёмный чулан, где он проявлял пластинки, раздевалку с необычными костюмчиками и практически молитвенный обряд выбора позы, чему уделялось большущее внимание…” Алиса Лидделл, макет той известной Алисы из “Страны Чудес”, на склоне лет говорила отпрыску: “Еще увлекательнее, чем фотографироваться, было получить допуск в тёмную комнату и глядеть, как он проявляет огромные стеклянные пластинки”.

Дневные часы собственной жизни (и это длилось 24 года!) в главном отдавались фото: работа с камерой, проявление и печатание снимков, поиски сюжетов и натурщиков. “Наиспокойнейший и самый робкий из взрослых людей после Дяди Римуса”, каким он стал перед Марком Твеном в их единственную встречу, Льюис Кэролл в качестве фотографа был невыносим: он не останавливался ни перед чем, преследуя две цели: заполучить в натурщики или знаменитость, или очаровательных малышей. Сохранившиеся до наших дней фотоснимки, непременно, оправдывают его рвение. Четверть века прилежных занятий фото посодействовали робкому, страдавшему заиканием человеку быть вхожим в очень высочайшие сферы общества и снискать внимание сильных мира этого.

В апреле 1856 года в жизни Кэролла вышло знаменательное событие – он втюрился. Алиса стала первой и главной героиней его бессрочной привязанности к детям, в чьём обществе он переставал заикаться, опять вдыхал ветерок над пшеничным полем в Дэрсбери и открывал Страну Чудес. В этом было счастье его жизни. Он поклонялся виду, воплотившемуся сначала в Алисе Лидделл, позже в череде других малышей, а то и в почти всех сходу. Эта драгоценная сущность жизни оставалась с ним до конца, когда в возрасте 66 лет он погибал одинокий и утомлённый трудами.

Кэролл никогда не скрывал собственной привязанности к детям – напротив, он был максимально откровенен. Малыши вырастали – и уходила привязанность. “Я думаю, наверняка, в 9 случаях из 10 моя дружба с детками вытерпела крушение в тот решающий момент, “когда ручеёк вливается в реку”, и мой не так давно таковой близкий друг преобразовывался в ничем не приметного знакомого, с которым не было никакого желания увидеться вновь”. Так вышло и с Алисой Лидделл: его нежное чувство к ней круто пошло на убыль после публикации книжки и совсем иссякло, когда она вышла замуж.

На летние каникулы Кэролл обычно уезжал к морю. Он никогда не купался. Изо денька в денек придумывал, совершал отдалёкие прогулки и непременно заводил дружбу с детьми. В купе либо на прогулке Кэролл всегда имел под рукою игры-головоломки для утехи собственных малеханьких приятельниц, а на пляж прихватывал булавки, чтоб малышки могли подколоть юбочки, время от времени очень пышноватые, когда им захочется пошлёпать с босыми ногами по воде. “Кажется, я мог бы, если б возжелал, каждый денек заводить дружбу сходу с несколькими прелестными детками. В этот приезд на море я, как никогда до этого, сдружился со столькими детками! Вот перечень: Минни, Луи, Эдит, Энни и Люси Уодди; Марджи, Рут, Дорвея, Элен, Мод Даймс; Эдит Блэкмор; Виолетта Вудеруф; Мейбл Бертон; Эмили, Виолетта Гордон; Роза Уичер; Алиса, Агнеса, Эвелина, Джесси Гулл; Грейс, Мод, Нелли Белл; Агнеса, Грацилия Смит. И это ещё не всё…”

Этот очаровательный, чудаковатый, известный человек доставлял огромному количеству детей удовлетворенность, баловал и забавлял их, но отбирал собственных друзей очень кропотливо: живых, с симпатичной наружностью и непременно собственного круга. Только законченный эгоцентрист, при всём его благочестии, мог в таковой степени добиваться детского общества. По масштабам (в границах собственного, очевидно, круга) и неиссякаемости чувства (до самой погибели) Кэролл может сравниться разве только с Дон Жуаном. Он вёл себя очень осторожно, именовал себя “старенькым холостяком”, но временами увлечения угрожали вырасти в более глубочайшее чувство. Малыши побуждали его на творчество, как литературное, так и в фото. Но в июле 1880 года Кэролл решительно и навечно оставил фотографию.

Предпосылки его решения до сего времени не ясны. Подразумевали, что ему не нравилась новенькая “сухая техника” фотографирования. Но навряд ли это, как и бремя писательского труда, может разъяснить, почему он вдруг оставил увлечение, которому дал чуть не половину жизни.